Мой отец никогда не занимался моим воспитанием.
По-моему он даже не знал, в каком классе я учусь.
И всё же, если я чему-то в жизни научился и что-то понял, то это, безусловно, благодаря моему отцу, фронтовику-инвалиду.
В нашем послевоенном дворе стояло пять каменных корпусов с двадцатью комнатами в каждом, где жили семьи рабочих кораблестроительного завода.
В каждой комнате была печь, которая зимой согревала и была местом для приготовления еды.
Зимой печь была центром жизни любой семьи.
К осени рабочим на заводе выдавали талоны на уголь за небольшую плату,
а подвозка и погрузка уже было делом самих потребителей.
Но, как и всё у нас в стране, реализация своих законных прав и была основной головной болью советского человека.
Люди ночевали на угольном складе неделями, ожидая, когда прибудет, обещанный начальством, вагон с углём, который, почему-то, все с уважением называли «пульман».
Вначале нужно было захватить одну из выделенных машин, которых, конечно же, на всех не хватало.
Потом нужно было договориться со звеном женщин-грузчиц, которые огромными лопатами грузили этот уголь в самосвалы.
У отца на такие подвиги не хватало ни нервов, ни здоровья, поэтому углём всегда занималась мама, что было для неё поводом рассказывать знакомым всю зиму о совершённых ею подвигах.
Может быть её подвиги были бы ещё более драматичными и героическими, если бы не наша соседка Люба, которая работала грузчицей на этом самом складе.
Люба была тридцатилетняя русоволосая женщина с изуродованными войной руками и добрым, молчаливым характером.
Всю войну она проработала прачкой у самой передовой.
С войны она привезла изуродованные спец. мылом руки, дочку Тасю и медаль «За боевые заслуги», которыми, по рассказам знающих людей, распорядился наградить всех вольнонаёмных прачек сам Сталин.
По словам соседок, кто Тасин отец, Люба не знала, потому что «жалела» многих солдат, которые уходили на смерть.
Всех их ей было жалко, о чём она рассказывала соседкам, когда ей случалось, по простоте душевной, с ними иногда откровенничать.
Хотя грузчицам необходимо было приплачивать за их каторжный труд, с жильцов нашего коридора денег Люба никогда не брала.
А если её товарки возмущались и уходили, то она грузила сама, но платить никому из соседей не позволяла.
Поскольку Любина работа зависела от поступления вагонов, она могла по нескольку дней не появляться дома, оставляя восьмилетнюю дочку Тасю одну на хозяйстве.
Весь коридор пытался ей помогать и подкармливать, но заменить родную мать было непросто.
Ближе к смерти Сталина Люба привела в дом мужа по имени Антон.
Антон был невысокого роста невыразительный очкарик.
Но мужик он был положительный, и весь двор радовался за Любу.
В те годы поводов для веселья у населения было немного, а потому каждую субботу, вечером посреди коридора устанавливались столы, табуретки с досками между ними, выносилась из каждой квартиры нехитрая еда, какие-то вина и наливки (водки я никогда не видел).
После выпивки и закусок народ начинал петь советские песни из тех, что мы часто слышали по радио.
Люба никогда не подпевала.
Она сидела молча в сторонке и радовалась за общее веселье и хорошее настроение у людей, но сама как-то стеснялась радоваться со всеми.
Её Антон же напротив.
По жизни молчаливый и застенчивый, он, буквально после стакана вина, становился необычайно разговорчивым и приставучим.
Даже нахальным, если не подбирать более точных слов.
Когда за столом уставали петь, мой отец выносил патефон, который в коридоре был только у нас, и веселье продолжалось под немногочисленные мелодии и песни, которые были у отца на пластинках.
Где-то году в 53-м вышла кинокомедия «Свадьба с приданным», где было много замечательных песен.
Отцу привезли из Одессы пластинку, с этими песнями.
Когда доходила иголка до песни «На крылечке твоём, каждый вечер вдвоём…», Люба замирала, и ,казалось, для неё больше ничего не существовало на свете, кроме этой песни.
Слушать она могла её бесконечно, забывая обо всём.
Однажды, подвыпивший Антон, пытаясь привлечь её внимание, полез выключать патефон и, отталкивая жену, разбил пластинку вдребезги.
О том, чтобы купить её снова в магазине не могло быть и речи.
Люба молча встала из-за стола и ушла в свою комнату.
Антон продолжал выступать, как это обычно у него случалось после выпивки.
Потом все увидели Любу, которая вынесла из комнаты Антона чемодан и отнесла его к самому выходу из коридора.
Больше Антона мы никогда не видели, а Люба стала ещё более замкнутой и печальной.
А вскоре Люба с дочкой уехала жить в соседнюю деревню к родне.
Она плакала, прощаясь с соседями, но все понимали, что уезжает она ради дочери, чтобы та была, ближе к родственникам и под присмотром.
Мы часто вспоминали Любу, особенно, когда подходила зима и требовался уголь.
Однажды к нам на новом горбатом «Москвиче» приехал из Одессы мамин брат дядя Саша.
Дядя Саша провоевал всю войну, имел много наград и даже благодарственное письмо от самого Сталина.
Это был самый любимый наш родственник.
Они просидели за столом с папой весь вечер, а наутро уложили в багажник вещи и мы втроём поехали к Любе в деревню.
За два года, что мы не виделись, Люба вышла замуж и была довольна своей жизнью.
Работала она дояркой в колхозе.
На столе появились мочёные красные помидоры, сметана в большой миске и большой каравай крестьянского хлеба.
После того, как Любин муж разлил по стопкам самогон, отец вышел к машине и занёс в дом наш патефон, который он привёз в подарок Любе.
Накрутив пружину, папа поставил иголку на пластинку, и на весь дом полилась Любина любимая мелодия «На крылечке твоём…..»
Люба сидела и плакала от счастья, как она потом сказала.
Когда мы прощались, папа взял Любину руку, которую она всегда прятала под фартуком и поцеловал.
Рука была вся в шрамах и красных пятнах.
Не было половины ногтей.
Люба обнимала нас всех и говорила, что теперь она по-настоящему счастлива.
В машине мы ехали молча.
И только подъезжая к городу, папа повернулся ко мне и серьёзно сказал:
-Я хочу, чтобы ты понял, что на таких, как Люба, держится Земля.
А, если ты этого не поймёшь, то мы с мамой зря тебя растили.
Прошло, наверное, лет двадцать, когда к отцу в больницу приехала знаменитая на всю Украину доярка, депутат областного совета, кавалер ордена «Трудового Красного знамени» Любовь Савельевна Дорошенко.
Папа давно и тяжело болел.
Люба привезла ему из Москвы подарок, портативный магнитофон «Легенда» которые тогда появились в продаже.
Она включила его, и оттуда послышалась давно забытая песня «На крылечке твоём…»
Конечно же, все в палате знали эту песню, но появились уже другие хорошие песни, и о ней потихоньку стали забывать.
Но вот мелодия заполнила собой всё пространство и каждый, наверное, вспомнил, что-то своё из тех счастливых и тяжёлых послевоенных лет, которые каждый пережил по-своему.
И никто не стеснялся своих слёз.
МОСКВА, 2 июл — РИА Новости. Террорист-смертник подорвал себя в Кабуле рядом с автобусом, перевозившим военных, четыре офицера ВВС погибли, еще пять человек получили ранения, сообщает в среду агентство со ссылкой на полицию.
Инцидент произошел в хорошо охраняемом районе рядом с Кабульским университетом.
В 2014 году завершается военная стадия операции США и их союзников по НАТО в Афганистане. Альянс готовится вывести войска из этой страны до конца года. После этого в Афганистане должны остаться несколько тысяч американских военнослужащих для обучения афганских войск и полиции, которым предстоит полностью взять на себя обеспечение безопасности в стране.
То красавица, то уродина, -
мать мне, мачеха - кто ты, Родина?
Славясь кротостью голубиною,
чернозёмною жмёшь судьбиною,
вверив ниву (сучу ногами я:
с жизнью странная моногамия).
Будней горьких кормя отбросами, -
манишь вдруг луговыми росами,
постращаешь зарниц отсветами -
очаруешь небес рассветами
да стихов надоишь из вымя рек
анонимной рукой, без имярек.
И дождями, тоской сквозимыми,
разопнёшь мою душу зимами -
под гвоздями с креста заною ли:
"Воскреси как Христа, весною, бли-и-ин..."?
- Ночи страстные очи чёрные
нам навеют сны золочёные,
но мучения ждут кессонные
возвращенья из бездны сонные:
обложили дни ложью-ватою
(что ж, - мы сами в том виноватые...), -
тянем к солнышку доль подсолнухи,
слыша: "Скоро - под нож вас, олухи!"...
